Неточные совпадения
— Я прошу простить мне этот экскурс в область философии древнего
мира. Я сделал это, чтоб напомнить о влиянии стоиков на организацию
христианской морали.
Идея нового человека, нового Адама, нового рождения есть
христианская идея, ее не знал античный
мир.
И хотя невозможен в
христианском человечестве исключительный национальный мессианизм, отрицающий саму идею человечества, мессианизм ветхозаветный, но возможен преображенный новозаветный мессианизм, исходящий от явления Мессии всему человечеству и всему
миру.
И думается, что для великой миссии русского народа в
мире останется существенной та великая
христианская истина, что душа человеческая стоит больше, чем все царства и все
миры…
Это и есть истина
христианского лишь персонализма, незнакомая древнему, дохристианскому
миру.
Христианское мессианское сознание может быть лишь сознанием того, что в наступающую мировую эпоху Россия призвана сказать свое новое слово
миру, как сказал его уже
мир латинский и
мир германский.
Бенжамин Констан видел в этом отличие понимания свободы в
христианский период истории от понимания ее в античном греко-римском
мире.
Кто написал гениальную хулу на Христа «об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах
мира», кто почувствовал темное начало в Христе, источник смерти и небытия, истребление жизни, и противопоставил «демонической»
христианской религии светлую религию рождения, божественное язычество, утверждение жизни и бытия?
Во всем
мире, во всем
христианском человечестве должно начаться объединение всех положительных духовных,
христианских сил против сил антихристианских и разрушительных.
Я верю, что раньше или позже в
мире должен возникнуть «священный союз» всех творческих
христианских сил, всех верных вечным святыням.
Русское национальное самомнение всегда выражается в том, что Россия почитает себя не только самой
христианской, но и единственной
христианской страной в
мире.
В русском духе заключен больший
христианский универсализм, большее признание всех и всего в
мире.
Темные разрушительные силы, убивающие нашу родину, все свои надежды основывают на том, что во всем
мире произойдет страшный катаклизм и будут разрушены основы
христианской культуры.
Но
христианское мессианское сознание народа может быть исключительно жертвенным сознанием, сознанием призванности народа послужить
миру и всем народам
мира делу их избавления от зла и страдания.
В
мире христианском недопустима уже яростная религиозно-национальная ненависть.
Когда я привык к языку Гегеля и овладел его методой, я стал разглядывать, что Гегель гораздо ближе к нашему воззрению, чем к воззрению своих последователей, таков он в первых сочинениях, таков везде, где его гений закусывал удила и несся вперед, забывая «бранденбургские ворота». Философия Гегеля — алгебра революции, она необыкновенно освобождает человека и не оставляет камня на камне от
мира христианского, от
мира преданий, переживших себя. Но она, может с намерением, дурно формулирована.
Христианская философия есть философия субъекта, а не объекта, «я», а не
мира; философия, выражающаяся в познании искупленности субъекта-человека из-под власти объекта-необходимости.
Старое
христианское сознание всегда колебалось между аскетическим, мировраждебным сознанием и сознанием, оправдывающим творчество культуры в этом
мире и освящающим формы общества.
Христианская эсхатология была приспособлена к категориям этого
мира, ко времени этого
мира и истории, она не вышла в иной эон.
И я видел в истории христианства и
христианских церквей постоянное отречение от свободы духа и принятие соблазнов Великого Инквизитора во имя благ
мира и мирового господства.
Апокалиптические пророчества условны, а не фатальны, и человечество, вступив на путь
христианского «общего дела», может избежать разрушения
мира, Страшного суда и вечного осуждения.
Все сознавали, что мы представляем собой
христианский оазис в безрелигиозной пустыне, в
мире, христианству враждебном.
Но если
христианское человечество соединится для общего братского дела победы над смертью и всеобщего воскресения, то оно может избежать фатального конца
мира, явления антихриста, страшного суда и ада.
В Достоевском были зачатки новой
христианской антропологии и космологии, была новая обращенность к тварному
миру, чуждая святоотеческому православию.
Христианское откровение есть откровение эсхатологическое, откровение о конце этого
мира, о Царстве Божьем.
Историческое христианство, историческая церковь означают, что Царство Божье не наступило, означают неудачу, приспособление
христианского откровения к царству этого
мира.
Христианская история была прохождением через ряд искушений, тех дьявольских искушений, которые были отвергнуты Христом в пустыне: искушением царством этого
мира, искушением чудом и искушением хлебами.
Христианская история была сделкой с язычеством, компромиссом с этим
миром, и из компромисса этого родилось «
христианское государство» и весь «
христианский быт».
Христианство есть эпоха отрицания греховного
мира, смерти его с Христом-Искупителем, есть антитезис, и этим определяется кажущаяся односторонность и неполнота
христианской истины.
Неполнота
христианского религиозного сознания, неспособность его победить
мир привели к страданиям нового человека, новым страданиям, неведомым старине.
В безрелигиозном сознании нового человечества древние чаяния Царства Божьего смешались с чаяниями царства князя этого
мира; обетования второго пришествия Христа затмились
христианскими же обетованиями о пришествии земного бога — врага Христова.
Вот почему
христианское учение о воскресении плоти утверждает смысл жизни в этом
мире, смысл мировой истории, оправдывает мировую культуру.
Искушения
христианской истории отразились на историческом христианстве, которое оказалось компромиссом подлинной религии Христа с царством князя этого
мира.
Индийская идея метемпсихоза чужда и противна
христианскому сознанию, так как противоречит религиозному смыслу земной истории человечества, в которой совершается искупление и спасение
мира, являлся Бог в конкретном образе человека, в которой Христос был единственной, неповторимой точкой сближения и соединения Бога и человечества.
Но весь «
христианский»
мир не принял реально христианства, все еще остался языческим.
Страдание
христианских святых было активно, а не пассивно: они бросали вызов законам природы, они побеждали самые сильные страдания
мира, так как находили источник высшего бытия, перед которым всякое страдание ничтожно.
Великая правда этого соединения была в том, что языческое государство признало благодатную силу
христианской церкви,
христианская же церковь еще раньше признала словами апостола, что «начальствующий носит меч не напрасно», т. е. что власть имеет положительную миссию в
мире (независимо от ее формы).
Папоцезаризм и цезарепапизм были двумя формами «
христианского государства», двумя ложными попытками власти этого
мира выдать себя за
христианскую, в то время как никогда не было сказано и предсказано, что религия Христа будет властвовать над
миром, будет преследовать и насиловать (а не сама преследоваться и насиловаться).
Церковь освящает не
христианское государство, а языческое государство, признает неизбежность начала власти и закона против анархии и распада в
мире природном и благословляет власть на служение добру, никогда не благословляя злых деяний власти.
У
христианских пустынножителей был реальный
мир, во имя которого они отрицали этот
мир.
Церковь может принять это обвинение и с гордостью сказать: да, в Церкви
христианской много языческого материализма и реализма, потому что в ней есть душа
мира, та душа
мира, которая в язычестве раскрывалась для восприятия Логоса.
Что Христос перевернул всю историю
мира, это факт, который вынужден признать весь
мир,
мир не только
христианский по своему сознанию, но и чуждый Христу, и враждебный Ему.
Язычество было необходимой, элементарной ступенью в процессе мирового откровения; без этой ступени никогда
мир не пришел бы к
христианскому сознанию; в язычестве была неумирающая правда, правда божественности мировой души, божественности матери-земли, которая должна войти в дальнейшее развитие религиозного сознания.
В самой природе
мира что-то изменилось после аскетического подвига восточной
христианской мистики;
мир подготовился к вселенскому пути воскресения.
Государство — языческого происхождения, и только для языческого
мира оно нужно; государство не может быть формой
христианской общественности, и потому католический папизм и византийский цезаризм — остатки язычества, знаки того, что человечество еще не приняло в себя Христа.
Не страдать как можно больше, а побеждать радостью и предчувствием блаженства даже самые сильные, самые нестерпимые страдания этого
мира — вот
христианский идеал.
Для
христианского сознания земля и происходящее на ней имеет абсолютное и центральное значение; она не может быть рассматриваема как один из многих
миров, как одна из форм в числе бесконечно многих форм бытия.
«
Христианское государство», делающее вид, что
мир принял христианство и что
христианская власть господствует над
миром, во всех своих формах было исторической сделкой христианства с язычеством.
В хилиазме (не еврейском, а подлинно
христианском) скрыта все та же основная тайна христианства — тайна соединения и претворения одного
мира в другой.
Космическая атмосфера богосыновства давно уже назревала в
мире, в разных частях
мира было уже много
христианского.